Леонардо задумчиво смотрел на мрачные стены позади.

— Никто не может защитить себя полностью от нападений, даже Всемирный Паук. В каждой стене есть дыры — а если не дыры, то обвалившиеся места. То же касается и многократного кольца обороны Людовика. Оно бесполезно, если враг не будет ни штурмовать его, ни тайно пробираться через него.

— Как же он тогда проникнет вовнутрь? — поинтересовалась Колетта.

— Ему и не нужно проникать вовнутрь, если он уже там.

— Его собственные охранники? — продолжала спрашивать Колетта. Похоже, она не замечала, как я тоскливо смотрел на нее.

— Не шотландцы, эти — явно нет, — сказал Вийон так решительно, словно это был одиннадцатая заповедь. — Они считают это за высокую честь — бороться и умирать за Людовика, к тому же, честь, хорошо оплачиваемую. И никто из них не имеет ничего лично против короля. Ни у одного в темницах Людовика не томится брат или отец. Так же английские происки против Людовика не оставили шотландцев равнодушными, к тому же приверженцы проклятых англичан — их кровные враги. Англичане высосали кровь шотландцев, сделали из благородных знатных мужей нищих. Когда Людовик щедро вознаграждает услуги народа горцев, он возвращает им, таким образом, честь и благосостояние.

— Остаются придворные в крепости, — подкинул идею Леонардо.

— Только самые важные государственные мужи проводят ночь в замке. Другие живут в деревне и каждое утро при открытии ворот обыскиваются на предмет оружия.

— Дворяне? — снова поинтересовался Леонардо. Вийон покачал головой:

— Среди людей, которых Людовик терпит рядом с собой ночью, нет тех, кто завидует его правам на земельные притязания. По ночам из его окружения остается только уличная голь, которую он сам возвеличил и которая пользуется своими привилегиями, лишь пока жив Людовик.

— Уличная голь? — переспросил я в недоумении.

— Так вельможи с истинно голубой кровью называют презрительно его фаворитов, советников, тех, кому он всецело доверяет, прежде всего — мэтра Жака Куактье. Но и есть еще паpa людей, которые относятся туда же. Это, например, мэтр Оливье де Дэн, брадобрей и первый камергер короля, которого они еще называют le diable.

— Дьявол? — я смотрел с недоумением на Вийона. — Дьявол — брадобрей?

Вийон закашлялся, но это было похоже на смех:

— Да, так говорят многие. От брадобрея он поднялся до важнейшего советника и посланника короля с деликатными миссиями. Это значит, мэтр Оливье поступает осторожно во всем с пронырливостью дьявола. Le diable — должно быть, его настоящее имя. Это говорит о хитрости Людовика — он назначил своего брадобрея комендантом замка, палачом и капитаном моста. Кто получил так много привилегий, едва ли польстится на то, чтобы чуть сильнее надавить лезвие при бритье.

— Кто еще относится к советникам короля? — поинтересовался Леонардо. — Его сапожник и лудильщик?

— Ну, все не так уж плохо. Следовало бы назвать Тристана л'Эрмита, председателя королевского суда. Он не только исполнитель короля, но и его глаза и уши. Мэтра Тристана считают проницательным в высшей степени, он умеет заглянуть человеку в душу. Во всяком случае, до сих пор он казнил всех врагов короля, и в случае сомнений предпочитал казнить на пару больше, чем меньше.

— Итак, знахарь, брадобрей и палач, — Леонардо презрительно фыркнул. — Не хватает только предателя родины.

Вийон взглянул на него с удивлением.

— Вы неплохо разбираетесь во дворе, брат Леонардо?

— Почему?

— Потому что Вы не могли лучше описать Филиппа де Коммина. Он был приспешником Карла Смелого, пока одиннадцать лет назад не поменял сторону и не поступил на службу к Людовику XI. Но нашему доброму королю он, впрочем, верен. Он — сенешаль Пуату и начальник королевской службы новостей. Что может миновать Тристана, едва ли ускользнет от шпионов де Коммина.

— Да, удивительно, — вздохнул Леонардо. — Если король окружен такими превосходными советниками, почему тогда мы предпринимаем дальнее путешествие в Турень?

— Не забывайте, что мы считаем одного из этих советников великим магистром дреговитов. Поэтому для Людовика наступил самый худший момент его враг избежит всех мер предосторожности!

— Но если знахарь что-то предпримет против Людовика, четыреста шотландцев уничтожат его.

— Поэтому Куактье должен отработать нападение вне стен замка, а именно — так, чтобы никто его не заподозрил. Лучшая возможность у него для этого после захода солнца в Вальпургиеву ночь!

Глава 4

Вальпургиева ночь

Маски скроют не только крестьян, но и исполнителей. Эта фраза, которую Жеан Фролло сказал мэтру Гаспару Глэру, не оставляла меня в покое. Она вертелась у меня в голове, когда повсюду кружили ведьмы и демоны с их прожорливыми мордами и ужасным пением. Ночь зла началась. Это была ночь, которая принадлежала существам тьмы, посланникам Сатаны, дьявольским союзникам и проклятым. Вальпургиева ночь…

Но не маскарад крестьян и деревенских жителей, которые в масках и костюмах вызывали демонов, чтобы их прогнать потом на все лето, заставлял меня нервничать. Куда серьезней было высказывание Жеана и предстоящее нападение на короля Людовика XI.

В свете факела я видел бесчисленные прыгающие и танцующие существа, словно им было слишком тесно на маленьком местечке. Со скрытыми под масками лицами мужчины и женщины отказались от всех рамок приличия. Что было запрещено купцу и крестьянской женщине, демоны и ведьмы совершали полностью беспрепятственно. Пары, которым явно не было даровано благословение брака, ломились в арки и входы домов, чтобы предаться похоти, пока она еще была дозволена. Лишь появление короля положило бы конец их бесстыдному поведению и, тем самым — моему напряженному ожиданию. У моих спутников дела обстояли так же. Вийон, Колетта и трое итальянцев стояли вместе со мной возле нашего фургона и осматривали с напряженным взглядом деревенскую площадь, чтобы обнаружить любое указание на заговорщиков. Напрасно. Либо маскарад дреговитов удался на славу, либо они отложили нападение на Людовика. Близилась полночь, а мы все так и не обнаружили ни следа готовящих нападение. Вместо этого теперь трубы и тромбоны заглушили празднично нестройную музыку шпильманов, и Вийон мрачно сказал:

— Идет король!

Первым на деревенскую площадь вылетел, гарцуя, отряд вооруженных всадников и ударами копий образовал в демонической сутолоке дыру. Офицер отдавал громкие приказы, и всадники выстроились в два ряда, между которыми образовался свободный широкий проход для короля. Бранные крики протеста так небрежно оттесненных ночных существ, похоже, ни в коей мере не трогали конных воинов. С непоколебимыми, угловатыми лицами они серьезно и неподвижно сидели на своих роскошных конях.

— Это шотландцы! — сказал Вийон с нескрываемым презрением. — Прикажи им Людовик, и они разрубят народ своими мечами.

Толпа успокоилась при въезде короля. Впереди маршировали знаменосцы и трубачи в радостных пестрых одеяниях. Потом шел первоклассный отряд шотландских стрелков в восемьдесят человек, вооруженных через каждый четвертый ряд алебардами, пищалями, арбалетами и их характерными длинными луками. Сам король был одет в широкое длинное роскошное одеяние из пурпурного сатина и скакал на белой лошади, белее которой нельзя было себе и вообразить. Красный и белый были королевскими цветами. Богато вышитое красное платье светилось издалека, словно король добровольно предлагал себя в качестве мишени.

Насколько бросался в глаза его эскорт, настолько его лицо скрывалось в тени капюшона и большой, такой же красной шляпы, так что мне осталось только воспоминание о моей встрече с «кумом Туранжо» на башнях Нотр-Дама Белые страусовые перья на шляпе танцевали с каждым кивком, которым Людовик благодарил за крики приветствия и почтения. Грубое обращение конного эскорта было уже забыто. У народа Турена, как и у народа во всем мире, была короткая память, но от помпезности власти у него разбегались глаза.