Вийон ударил себя по лбу, словно он осознал только что свою глупость. — Леонардо прав, это король. Мне следовало бы догадаться раньше, уже когда Арманд упомянул это имя. Кум Туранжо, не смешите меня! Так называют каждого жителя Турени [58] или города Тур. И кто самый известный человек, который там живет?

— Людовик Одиннадцатый, — сказал Леонардо.

— С прошлого года он похоронил себя в своем замке возле Плесси-де-Тур, словно вдруг испугался всего мира, — продолжал Вийон. — Никто не знает точной причины. Это значит, он боится скорой смерти и сделал свой замок самой неприступной крепостью во Франции. Словно там можно помешать смерти!

— Большой паук попался в свои собственные сети, — заметил Леонардо. — Кто так долго и так обширно правит всем, как Людовик, считает себя бессмертным. Возможно, он именно бессмертие ищет у отца Фролло, повелителя черной магии.

Я с недоверием уставился на итальянца.

— Вы верите, что король поступил на службу к дреговитам?

— Мы должны все принимать в расчет.

— Возможно, Людовик не знает, какую мрачную игру затеял Фролло, — сказал Вийон. — Власть Куактье над королем может быть так велика, что он рассказывает ему небылицы. Тогда бы король находился под влиянием дреговитов, сам того не подозревая. Это мы должны выяснить, — он отдал мне назад деревянного дракона. — Сохраните завещание целестинца, Арман, и сообщите мне тут же, если вы обнаружите этого дракона в Соборе. Дела принимают другой оборот, в этом нет никакого сомнения. Скоро будет принято решение, и оно может зависеть от вас. Возможно, вы будьте самой важной фигурой в этой партии!

Глава 6

Любовь и смерть

В кривых улочках снова отражался шум Двора чудес, который лишь с наступлением сумерек пробудился к настоящей жизни. Костры в лагере бросали свой трепещущий свет на остатки старой, давно слишком узкой городской стены. Мы слышали пение и окрики, еще раньше, чем ступили во дворец нищих и висельников, где копошилось великое множество человеческих и человекоподобных существ под освещенным луной небосводом. Едва мы ступили на неровный грязный тротуар прибежища, как нас тут же окружила толпа калек, и Двор чудес доказал справедливость своего названия. Горбатые и кривые тела распрямились. В печальных глазах засверкал одинаковый огонек. Руки вылезли из пустых рукавов и направили на нас острые клинки. Ноги выросли из штанин, а костыли превратились в угрожающе поднявшиеся дубины.

Мой спутник распахнул свой плащ и показал раковину пилигрима, которая были пришита к внутренней бархатной отделке. Нищий сброд признал знак кокийяров и посторонился. Разочарование отразилось на жадных, разрисованных под сыпь мордах.

Я хотел было направиться к башне с несколькими освещенными окнами, внизу которой находился в полуподвале кабак, откуда во двор доносилось пение пьяных голосов вперемешку с ясным звоном оловянных стаканов.

Но Леонардо повел меня в другом направлении, к лагерю цыган.

— Колетта находится под опекой герцога Нищие набросились бы на своего короля, если бы тот еще дольше отказывал им в этом кабаке. Клопен Труйльфу не лучше, чем ваш новый знакомый Людовик. Какой король, запрещающий своим солдатам пьянство и проституток, долго удержит свою корону?

Цыгане тоже прогоняли духов ночи музыкой и пением, но вооруженные часовые по границе стана из фургонов внимательно следили за нищими. Они мрачно уставились на нас, и в свете костров клинки их оружия засверкали кровавым блеском. В подземном убежище Вийона я видел дерущихся иноземных мужчин отчасти неизвестным оружием, храбрых и послушных, не задумывающихся о своей жизни. Они, похоже, знали все способы убийства своего противника — молниеносно или бесконечно долго, милостиво или мучительно. Теперь я был очень рад, что Вийон дал мне в попутчики Леонардо. Часовые узнали нас и пропустили.

— Зачем искать себе союзника, чтобы потом постоянно не доверять ему и следить за ним пуще, чем за самым лютым врагом? — спросил я шепотом, чтобы цыгане — или египтяне, или как им угодно себя называть, не поняли меня.

— Потому что на него надеются, — Леонардо указал на круг, где подданные Матиаса Хунгади Спикали предавались своим вечерним делами, где закутанные в пестрые шали женщины готовили еду и истошно вопили дети, чернобородые мужчины с кольцами в ушах чинили фургоны или оружие. — С тех пор как Матиас два года назад провел свой народ через ворота Жибар Париж, число его людей удивительно выросло. Все больше цыганских таборов просочилось в город, и армия герцога усилилась, и все же его военная сила гораздо меньше в сравнении с сотнями и сотнями нищих, которых сможет поднять в случае крайней опасности ветреный Клопен. Поэтому неудивительно, что Матиас сделал короля нищих своим кровным братом.

— Кем?

— Матиас и Клопен стали братьями по крови, по старинному священному ритуалу цыган, который связывает обоих мужчин как братьев. При этом каждый делает надрез другому на правом указательном пальце в виде креста рано утром натощак. Этот палец он засовывает другому в рот, который должен выпить эту кровь. Таким образом, счастье и несчастье обоих навечно связано друг с другом, и каждый должен помогать другому.

Я представил себе, какова на вкус чужая кровь на моем языке, и сплюнул.

— Милое братство, при котором один так недоверчиво приглядывает за другим!

— Авель жил бы дольше, если бы он недоверчиво смотрел на своего брата Каина. Но тише, вот идет один из них, по крайней мере, я не знаю, Каин он или Авель.

В сопровождении Милоша и Ярона к нам вышел герцог Египта и Богемии. Отсвет костра окрасил его обычно желтую кожу в кирпичный цвет, как старый пергамент, который стал тонким и разъехался от бесчисленных разрывов. Ужасно старым и усталым он показался мне на этот раз, словно уже попробовал перед Эоном, но так и не испытал вкус воздействия эликсира жизни, который так отчаянно искали алхимики как Ной в свое время кусочек суши, плывя в своем ковчеге. Вечная жизнь не могла принести человеку больше ничего, так что теперь он рассматривал смерть как милость?

Леонардо засвидетельствовал ему свое почтение и почтение магистра Вийона.

Матиас вытянул голову как птица, ищущая добычу. — Есть ли у вас новости для меня?

— Нет, — сказал Леонардо быстро, прежде чем я сумел упомянуть о моей встрече со странным кумом Туранжо. — Мы еще не знаем, куда отвезли Марка Сенена.

— Зачем тогда Вийон направляет ко мне своих послов? Леонардо улыбнулся и бросил на меня косой взгляд.

— Потому что один из послов особенно привязан к дочери Сенена.

Пара крошечных морщин еще больше запала среди других складок на лице герцога и выдала его оживление.

— Девушка потихонечку поправляется. Пойдемте!

Пока Матиас вел нас к одному из стоящих в стороне фургонов, я спросил себя, ради одной ли заботы он взял к себе Колетту в лагерь. Пожалуй, едва ли, если он доверяет своему союзнику Вийону не больше, чем королю нищих. И так же Леонардо, похоже, не доверял цыгану, иначе он бы не умолчал о моей встрече с королем и его лекарем. Чем дольше я думал о запутанной шахматной партии, тем больше мне становилось ясно, что Колетта для Матиаса не только опекаемая, но и заложница. Марк Сенен мог быть ключом к дреговитам, к тайне солнечного камня, и Колетта была, возможно, ключом к ее отцу. Таким образом, она была не больше, чем пешкой в большой игре, имеющей значение только пока Fie исполнит свою роль. А после ею могут и пожертвовать. Эта мысль заставила сильно биться мое сердце.

Колетта лежала на матраце из соломы одна внутри фургона. Сильный запах, сладкий и терпкий одновременно, защекотал у меня в носу.

Он шел из наполненной водой глиняной мисочки, которая стояла на бронзовом треножнике над свечой.

Матиас заметил мой вопросительный взгляд и объяснил:

— Шари насыпала в воду травы, которые способствуют выздоровлению.